ВЕНЦЕСЛАВА МЖАЧИХ«вместо полей золотых - кованные в кишки труб реки, забывшие, как утром фатой прикрывал их невинность туман»

У Венцеславы светлые волосы собраны в хвост и скручены на затылке — это чтобы схватить было нельзя; остричь не позволяет воспитание. У Венцеславы руки в мозолях и занозах скрыты перчатками — это чтобы рукоять и поводья не натирали; а ещё чтобы меньше трогать вещи, потому что, тронув что-то, ты уносишь с собой его частицу, в себе оставляешь. У Венцеславы уверенный взгляд — это чтобы слушали и боялись; но также этот взгляд полон усталости.

bloodborne — lady maria, но не только

В общем, дело обстоит так: сворачивать куриные шейки Слава научилась в двенадцать.

В том нет ничего особого — деревенская местность и шестеро детей не располагают к излишней нежности воспитания. Девочке дали имя, обещавшее большое будущее (ведь имя — самое главное, оно решает судьбу, оно заклинает тебя, направляет русло жизни туда, куда нужно и правильно), но чудес в мире почти не бывает — и девочке, как всем, нужно полоскать бельё в речке, полоть огород, накрывать на стол. Знать своё место — тоже.

Оно, кстати, невысокое: у семьи лишних денег нет и не было никогда, забор покосился, и скота в лучшие времена не больше четырёх голов. Соседи кличут: «Мжачие!» — но какие же мжачие, если пашут как все и ленятся не больше? А всё равно — Мжачие. Обидно до слёз, и девочка Слава утирает лицо рукавом рубашки, а рубашка — в брешах, но ткать никто из родных не умеет, на новую денег нет — никак.

У девочки Славы светлый и хваткий ум, но разве сельская школа — образование? Она запоминает каждое сказанное учителем слово, каждую буковку выводит с усердием — дома маленькой Славе говорят, что жизни ей в родных краях не будет, а без грамоты там, где будет — в смысле, жизнь, — ей не управиться.

На Солнцестояние плетут венки. Тонкие зелёные стебли, увенчанные пёстрыми цветками, хватаются один за другой и образуют в итоге тугой обруч. Его можно надеть на голову или пустить по воде, а можно и то, и другое — по очереди. Славу завораживает, как из одной вещи, простой, получается другая — сложная, как человеческие руки подчиняют своей воле природу. Как стебли гнутся под пальцами.

Когда Слава покинула отчий дом, ей минуло шестнадцать лет. По тракту — в телеге, до Солетанки, а там — филиал Инквизиции: тесные казармы, хлёсткие плети и болезненные тычки. Но Слава знает, для чего это терпит, знает, что пути назад нет: за плечами остались только разбитые плетни и пустые хлева, забытые плуга в не засеянном поле. Её зовут Славкой, но чаще — Веней, потому что она хоть и баба, но с твёрдой рукой, а значит — уже не совсем.

В Солетанке она не задерживается: командируется туда и сюда. Родные приземистые хатки и срубы сменяют городские особняки жжёного кирпича, а под ногами вместо дёрна стелются мощёные широкие улицы, такие, чтобы две кареты разминулись. Веня годами не видит родные места, зато видит: как обугливается человеческая кожа, как волки Дикого Леса, чья холка ей по плечо, вонзают в напарника клыки; видит, как чей-то нож входит в собственный живот; как ковен разбегается по переулкам, будто крысы, и будто крысы же попадается в мышеловки — одну за другой. В конце концов, видит жизнь: сытный ужин на тарелке, новые платья, мягкую постель.

У неё своё, восточное понятие верности (присягу ведь дают один раз) — и это хорошо. У неё твёрдая рука — и это уважаемо. Недаром её завораживало, как гнутся стебли под напором уверенных движений.

Её зовут Вен-це-сла-ва, это значит — увенчанная славой.